— Итальянская конспиративная организация. Возникла на Сицилии, но действует повсюду, где живут итальянцы. Очень влиятельная. Вроде карбонариев или эсеров, но только не за революцию, а наоборот. Разумеется, не в ладах с законом, но ведь и мы с вами действуем не дипломатическими методами. В общем, повезло вам с поэтом… Однако холодно здесь. Пойдемте внутрь.
Вернулся в номер и как назло сел к столу прямо напротив шкафа. Алеша заслонил собой дверцу — вроде как прислонился спиной.
— Алексей Парисович, на который час вы условились?
— Мы с Д'Арборио встречаемся в четыре пополуночи.
— Отлично. Я еду с вами.
Дверца была вся в поперечных прорезях, на манер жалюзи. В затылок Алеше дунуло щекотным ветерком. Сжав губы, чтобы не улыбнуться, Романов как бы в задумчивости похлопал ладонью по шкафу. Это означало: не шали.
— Я должен быть один, — сказал он, сосредоточенно сдвинув брови. — Таково условие.
— Ерунда. Я не в счет. У итальянцев солидный человек без свиты никуда не ездит, это неприлично… Стало быть, в четыре я у вас. Отправимся на ночную экскурсию вместе. Ну, отдыхайте. Я тоже немного посплю.
Князь направился к двери. Заметив, что молодой человек не тронулся с места, прикрикнул на него:
— Немедленно в кровать! Это приказ, ясно?
— Слушаюсь, господин штабс-ротмистр! — отчеканил Романов.
Из шкафа донеслось приглушенное хихиканье.
До разговоров дело дошло нескоро. Очень нескоро. Клара пришла прямо перед Козловским, и в те пять минут было не до объяснений: поцелуи, объятья, слезы, летящая под кровать одежда. Когда штабс-ротмистр удалился, любовники снова кинулись друг на друга, будто два изголодавшихся хищника.
Солнце давно уже спряталось за горы, свет померк, над озером взошла луна, когда в кровати прозвучала первая мало-мальски членораздельная фраза.
— Какое счастье! Ты живой! Потому что я тебе молилась, — промурлыкала Клара и вдруг сердито воскликнула. — Но он тоже живой! Я его видела! Он на меня не смотрел. Повернулся и не смотрел! Почему он живой?
— Д'Арборио благородный человек. Он понял, что ты любишь не его, а меня, и отступился. Если бы я его убил, я был бы хуже Дантеса!
— Хуже кто? — наморщила лобик Клара.
Но он не стал читать ей лекцию по истории русской литературы, а сказал то, о чем думал весь день:
— Теперь я понимаю, отчего ты… была с ним.
Она скорчила гримаску.
— Ты будешь меня всегда accusare? Винять?
— Винить, — поправил Романов. — Нет, не буду. Ты говорила, он страшный человек. Это из-за Мафии, да?
Личико танцовщицы стало мрачным, и Алеше впервые пришло в голову, что она не так юна, как кажется. Наверное, ей больше лет, чем ему. Может быть, двадцать восемь или даже тридцать.
— Это очень опасные люди. — Она поежилась. — Ты тоже занимаешь опасное дело. Я не дура. Я слушала твой пианист. Он не пианист. И ты не певец. Не только певец.
— Не надо про это…
Теперь настал его черед закрыть ей рот поцелуем.
Обошлись без слов. Алеше поэт молча пожал руку, на его спутника мельком взглянул и ограничился кивком. Козловский ответил низким поклоном. Он нарочно оделся пообтрепанней, чтоб подчеркнуть сугубую незначительность своей персоны. Ничего объяснять не пришлось. Очевидно, штабс-ротмистр был прав относительно итальянских обыкновений.
Свидетелей у немой сцены не было. Ночной портье дремал в пустом фойе за стойкой и не поднял головы.
Д'Арборио был в черном плаще с пелериной, альпийская шляпа с перышком надвинута на самые глаза. Всё это делало его похожим на миниатюрного оперного Мефистофеля.
В глубине аллеи, на некотором расстоянии от подъезда, ждал «паккард» с темными стеклами — Алеша таких никогда не видывал. Из кустов на дорожку ступили двое мужчин в шляпах и строгих, чуть мешковатых костюмах.
Козловский и Романов переглянулись. Полицейские? Или люди Зоммера?
— Это крестники дона Трапано, — успокаивающе объяснил Д'Арборио.
Что за дон, было непонятно, а его крестники выглядели довольно зловеще, но Алеша чувствовал: вопросов лучше не задавать.
Поэт подал незнакомцам какой-то знак и добавил:
— Мы с вами сядем назад, ваш человек — вперед, к шоферу.
Так и сделали.
Но едва они расселись, люди в шляпах быстро подошли к автомобилю и тоже залезли внутрь, один вперед, другой назад. Пришлось подвинуться, причем Козловский оказался между водителем и первым «крестником», Алеша между Д'Арборио и вторым.
Не произнеся ни слова, новый сосед натянул на голову Романову черный мешок с отверстием для носа.
— Э, э! — запротестовал штабс-ротмистр, очевидно, подвергшийся такой же процедуре.
Д'Арборио положил Алеше руку на локоть.
— Прошу извинить, но таковы правила. К дону Трапано гостей с незавязанными глазами возят только в одном случае… Если не собираются отвозить обратно.
Фраза произвела должное впечатление. В автомобиле надолго воцарилась тишина, лишь шуршала земля под колесами, да сердито пофыркивал мотор.
— Ах, какая ночь, — мечтательно произнес Д'Арборио и продекламировал. — «Il paradiso mio apersi. Era una lima plena…»
— Раз вы любуетесь красотами, делаю вывод, что вам мешок на голову не надели, — ворчливо заметил Алеша. Все-таки тревожно ехать вслепую невесть куда, непонятно к кому, да еще в сопровождении бандитов и полоумного декадента.
Чиркнула спичка, потянуло ароматом сигары.
— Я для дона Трапано не гость, а друг. Италия — единственная страна, в которой разбойники чтут поэзию…