Женщина, несмотря на скудное знание русского, была куда красноречивей. Отдернув руку, она сказала:
— Молчи. Слова не надо. Глаза достаточно. Я видела, ты видел. Конечно, мы могли бы. О, мы очень-очень могли бы! Но теперь нельзя. Совсем нельзя. Мне ужасно жалко…
Она приподнялась на цыпочки и, не идя в объятья, легонько, всего на секунду припала к его рту своими горячими губами.
С Симочкой студент целовался куда обстоятельней, не говоря уж о дачных эскападах с деревенскими простушками. Но то было совсем другое. Можно ли сравнить горение свечки с сиянием солнца?
Ослепленный и обожженный, Алеша все телом подался к ней.
— Что нельзя? Почему нельзя?!
Клара быстро отступила вбок и приложила палец к губам.
— Алексей Парисович! На выход! — донесся голос Козловского.
Чтобы князь не вошел, Алеша сам бросился к шторе.
— Сейчас! Секунду!
Когда же обернулся, женщины в каморке не было. Она исчезла в одно мгновение, совершенно бесшумно. В углу чуть покачивалась бархатная портьера.
В час тридцать ночи, когда большой отель утих, вся группа собралась в номере штабс-ротмистра Козловского. Крошечная комнатка была расположена изолированно, в маленькой башенке, которая снаружи смотрелась весьма живописно, изнутри же представляла собой чуланчик нелепой круглой формы с узкими оконцами и низким потолком. Зато к двери вела невероятно скрипучая лесенка, а за стеной не было соседей, так что подслушать, о чем говорят в номере, не представлялось возможным. Потому-то князь и выбрал именно этот номер, самый дешевый из всех.
Командир устроился на подоконнике. Художественный руководитель на тумбочке. Трое остальных сидели на железной кровати, которая под тяжестью дородного Булошникова прогнула свое проволочное чрево чуть не до пола.
— Перестаньте вертеться, — уже не в первый раз сказал Козловский ерзавшему на своем неудобном сиденье Романову. — …В общем, пока картина неутешительная. Проникнуть на виллу трудно. В пути Зоммера тоже не возьмешь. Так?
Повздыхали. Помолчали.
Алеша изо всех сил пытался сосредоточиться на проклятом Зоммере, но в голову лезло совсем иное. Горячие губы… Шуршание газа… Аромат белой кожи…
Он покачнулся — от воспоминания закружилась голова.
У тумбочки подломилась ножка. Романов едва успел соскочить — грохнулся локтем о чугунный умывальник.
— Да что с вами сегодня? — рявкнул князь. — Вроде не пили!
— Извините, тесно.
— Да уж, не апартамент-люкс. Итак, жду предложений, соображений, идей.
Булошников пропищал:
— На вилле всегда шесть человек охраны. Да у Зоммера шестеро. Много, ваше благородие.
— Сам знаю, что много! Сколько раз говорить! Пока мы здесь, называть меня «Акакий Акакиевич»! А то забудетесь, ляпнете при посторонних… Ну, толковые мнения есть?
Крайнее раздражение, в котором пребывал начальник, лучше всего свидетельствовало: дело швах.
— Если б пострелять дозволили — другое дело, — степенно сказал Лютиков. — Сами же велели: без кровянки. И чтоб тихо. Как тут по-тихому обтяпаешь, когда вокруг него столько псов цепных?
— Нет, Акакий Акакьич, — припечатал колено ладонью Никашидзе. — По-тихому не получится. Даже не думайте.
Глаза штабс-ротмистра грозно округлились. Появилось на ком сорвать досаду.
— Ты как разговариваешь с офицером, сукин сын! — зашипел князь. — Ты на кого это рукой машешь?! Встать!
Агент вскочил, вытянул руки по швам. Кровать качнулась, и двое остальных завалились на бок.
— Виноват, ваше благородие! То есть Акакий Акакиевич!
Козловский только зубами скрипнул — теперь уже рассердился на самого себя, за несдержанность.
— Да сядь ты!
— Так чё делать-то? Говорите, сполним, — пожал плечами, как всегда, невозмутимый Лютиков.
Опять замолчали.
Штабс-ротмистр дергал себя за ус. Романов смотрел в окно. Там по озеру пролегла лунная полоса, напомнившая ему Кларину руку.
— Раз толковых идей нет, будем действовать по плану, который разработан нашей резидентурой, — сухо, недовольно заговорил наконец Козловский. План, придуманный в Берне, ему не нравился. Во-первых, слишком рискованный и чреватый неприятностями с полицией. А во-вторых (и если честно, в-главных), потому что придуман в Берне, а не самим князем. — Завтра вечером Зоммера на вилле не будет. Наш военный агент приглашает его на встречу в Локарно. Якобы для переговоров о закупке некоторых материалов. На вилле остаются шестеро охранников плюс старичок архивариус…
— Вот это подходяще, — кивнул Лютиков. Булошников пихнул его локтем: заткнись, когда командир говорит. Однако и сам не удержался, вставил:
— Шестерых уж как-нибудь сделаем, Лавр Константиныч. Не сомневайтесь.
И огромными ручищами изобразил, будто сворачивает кому-то шею.
— Дура ты баба, Василиса! — встрял Никашидзе, которому хотелось реабилитироваться в глазах начальства. — Акакий Акакьич русским языком сказал: без трупаков.
— Акакий Акакиевич, чего он дразнится! — плаксиво возопил Булошников. — Сам он «баба»!
— Молчать! Никашидзе прав: убивать нельзя. Нужно попасть в секретную комнату и забрать оттуда картотеку. Во что бы то ни стало.
Агенты переглянулись. У Лютикова возникло сомнение.
— Если у них там обычный замок, я его сделаю, какой мудреный ни будь. Но по элестричеству я не того… Там надо цифирь знать.
— По «электричеству», лапоть, — поправил Никашидзе. — Если там цифирь, дедушка ее должен знать. Клянусь, всё мне расскажет.