Смерть на брудершафт (Фильма 1-2) - Страница 46

— Грех вам, — продолжал жаловаться инвалид. — Живу, как Иов многострадальный. Борода расти перестала. Жена ушла. Всем ради отечества пожертвовал… — Вдруг в маленьких, но по-младенчески ясных глазках Булошникова блеснула надежда. — А хотите, дишкантом спою? Давеча попробовал — вроде получается.

Он подбоченился одной ручищей, другую округлил и выставил вперед, запел тонким, довольно сильным голосом: «Выйду ль я на реченьку, погляжу на быструю. Унеси ты мое горе, быстра реченька с собой».

Картинка 07

Дослушав до конца, Алеша засмеялся:

— Да это не дискант, это настоящее сопрано.

Иностранного слова Булошников не понял, но одобрительную интонацию уловил и плаксиво заныл:

— Возьмите меня, ваше благородие! Я горы альпийские на открытке видел — красотища! Страсть как повидать хочется!

— Извини, Вася. Видно, не судьба.

Лавр Константинович подошел к бедняге, потрепал по плечу, даже полуобнял, для чего пришлось подняться на носки.

Будто к мамкиной груди припал, подумал Алеша. Тут-то ему и пришла в голову идея.

— Погодите-ка, погодите… — медленно сказал он.

Швейцария. Сан-Плачидо

В Европе полным-полно старых отелей, про которые обычно говорят: «ах, это заведение знавало лучшие времена!» Каких-нибудь полгода назад то же мнение высказывали и по поводу «Гранд-отеля» в Сан-Плачидо.

Эта гостиница помпезной, тортообразной архитектуры пережила пик моды тому лет тридцать, когда здесь любила останавливаться немолодая, но все еще прекрасная вдова императора Луи-Наполеона. Потом вкусы изысканной публики переменились, и отель стал обителью тихого семейного отдыха миланских и венских буржуа средней руки. Но едва континент затянуло пороховым дымом, для гостиницы, как и для прочих швейцарских курортов, настал истинный ренессанс. Номера подорожали втрое, но их все равно не хватало. Из Парижа прибыли два первоклассных шеф-повара, не пожелавшие попадать под призыв. На сцене выступали мировые знаменитости, развлекая взыскательных постояльцев. Среди последних было особенно много американских миллионеров, очень недовольных тем, что Старый Свет ни с того ни с сего сошел с ума и лишил приличных людей возможности отдыхать на Лазурном берегу, в Биаррице или Баден-Бадене.

Чудесным ноябрьским утром, в самый разгар бархатного сезона, на подъездную аллею «Гранд-отеля», шурша гравием, въехал длинный «делонэ-бельвилль» и остановился у парадного входа, прямо напротив огромной афиши, где был изображен усатый красавец в казачьей черкеске. Объявление на трех языках (итальянском, французском и немецком) извещало:

Лакей с поклоном открыл вторую справа, так называемую «парадную», дверцу автомобиля, и оттуда вышел красивый молодой человек в роскошном пальто — легкого сукна, но с пышным собольим воротником. Конец алого кашне с обдуманной небрежностью был перекинут через плечо, белоснежные гамаши посверкивали перламутровыми пуговками. Очень эффектно смотрелась рука на черной шелковой перевязи. Пальцы в лайковой перчатке беспрестанно мяли каучуковый мячик.

На веранде, где полдничала публика, моментально стало известно, что это и есть петербургская знаменитость. Дамам певец ужасно понравился, к тому же от стола к столу жужжащим шмелем пролетел невесть откуда взявшийся слух, что он царского рода, ибо в России Романофф — фамилия очень редкая и простой человек носить такую не может.

Картинка 08

Если дамы главным образом засматривались на августейшую звезду санкт-петербургской оперы, то благосклонное внимание кельнерш и горничных привлек интересный брюнет, соскочивший с подножки третьего, «свитского» ряда сидений. Девушки из прислуги сочли, что он одет еще шикарней солиста, а кроме того брюнет успел в одну минуту перемигнуться по меньшей мере с шестью из них.

Вокруг суетился, распоряжаясь разгрузкой чемоданов, хромоногий господин с тараканьими усами. Наблюдатели сначала предположили, что это импресарио, но судя по куцему пиджаку и обтрепанным брючкам, то была какая-то мелкая сошка.

На угрюмого субъекта в наглухо застегнутом макинтоше особенного внимания не обратили. Зато сугубый интерес мужской половины вызвала монументальная дама в шляпе с огромными страусовыми перьями. Тяжело ступив внушительной ногой на землю, она обвела взглядом озеро, горы и воскликнула тонким голоском:

— Gospodi, krasota-to kakaya!

Старший портье тараторил по-французски с итальянским акцентом:

— У мсье солиста номер-люкс с балконом в бельэтаже. У госпожи певицы номер на шестом, с ванной.

Остальным господам отведены три комнаты в чердачном этаже.

— Акакий Акакиевич, осторожнее, это очень хрупкая шляпка! — сердито крикнула госпожа Василиса хромому, который вынимал из багажника круглую коробку. — Дайте сюда, болван! — И, перейдя на шепот, спросила. — Ваше благородие, можно хоть у себя в комнате по-человечески ходить?

— Я тебе похожу, — тоже шепотом ответил Козловский. — Только в пеньюаре! Терпи, Василий, сам вызвался.

Потом подошел к каждому и тихо приказал:

— Час на обустройство. Потом все ко мне, на инструктаж.

На озере

По гладкой, как каминная доска, поверхности Луганского озера скользила прогулочная лодка, в которой с комфортом расположилась праздная компания. На носу в романтическом одиночестве, сидел Алексей Романов. «Концертмейстер Акакий Акакиевич» скромно примостился на дне. Гребли Никашидзе и Лютиков, а на корме, одной рукой держа руль, другой кружевной зонтик, сидел Булошников и распевал народную песню «Мы на лодочке катались золотистой, золотой».